Затем он побеседовал с Элен. Выложив ей печальное известие и дождавшись, когда поток причитаний и призывов к святым угодникам немного стихнет, задал ей несколько вопросов.

Кто-нибудь еще приходил сегодня вечером в дом и спрашивал мисс Гленн? Никто не приходил. А поднималась ли наверх этим вечером сама Элен? Да, как обычно, в шесть часов — может, несколькими минутами позже, — чтобы задернуть шторы. В любом случае, до того, как этот дикарь принялся обрывать дверной звонок. Тогда она побежала вниз открывать. А что он убийца, так она всегда знала.

На этом Томми ее отпустил. Он все еще испытывал странное сочувствие к Рэйли и нежелание верить в то, что он оказался способен на убийство. И однако, кроме него, убить Джильду Гленн не мог никто. Миссис Ханикот и Элен были единственными, кто был в доме.

Из коридора послышались громкие голоса, и, спустившись, Томми обнаружил там Таппенс и уже знакомого им полицейского. Последний достал из кармана блокнот и совершенно тупой карандаш, который принялся украдкой слюнявить. Потом он поднялся наверх и бесстрастно осмотрел тело, заметив только, что дотрагиваться до чего-нибудь себе дороже: инспектор разделает его как Бог черепаху. Затем он выслушал все истеричные вскрики и путаные объяснения миссис Ханикот и даже записал что-то из этого себе в блокнот. Уже само его присутствие успокаивало и внушало уверенность.

Прежде чем он отправился звонить в участок, Томми все-таки удалось перехватить его на крыльце и немного побеседовать наедине.

— Послушайте, — начал Томми, — вы говорили, что видели, как пострадавшая зашла в калитку. Вы уверены, что она была одна?

— О! Абсолютно одна. Никого и близко не было.

— А после этого и до того, как вы встретили нас, никто не выходил из калитки?

— Ни души.

— Но вы бы увидели, если б кто-то вышел?

— Конечно, увидел бы. Никто не выходил, кроме этого полоумного парня.

И представитель закона, важно спустившись по ступенькам, ненадолго задержался у белого столбика калитки, на котором виднелся отчетливый красный отпечаток ладони.

— Явно непрофессионал, — с сожалением отметил он. — Оставить этакое!

И, толкнув дверцу калитки, вышел на дорогу.

Днем позже Томми с Таппенс все еще были в Гранд-отеле, только Томми счел разумным переодеться наконец в гражданское.

Джеймс Рэйли был задержан и помещен под стражу. Его защитник, мистер Марвел, как раз заканчивал разговаривать с Томми.

— Никогда бы не поверил, что Джеймс Рэйли способен совершить убийство, — просто сказал он. — У него все только на словах.

Томми кивнул.

— Да уж, когда тратишь столько энергии на разговоры, для поступков мало что остается. Мне тут пришло в голову, что на процессе я буду одним из главных свидетелей обвинения. А то, что он говорил мне в гостинице, и как раз перед преступлением, будет иметь для него просто убийственные последствия. И, несмотря ни на что, он вызывает во мне сочувствие — я с радостью признал бы его невиновным, появись у нас хоть какой-нибудь подозреваемый. Что говорит он сам?

Защитник поджал губы.

— Что обнаружил ее уже мертвой. Разумеется, это чушь. Просто схватился за первое, что пришло ему в голову.

— Да уж, если представить, что он говорит правду, получается, что преступление совершила словоохотливая миссис Ханикот, а это уже из области фантастики. Похоже, убийца все-таки он.

— Да и горничная слышала крик, помните?

— Горничная, да…

Томми помолчал и задумчиво продолжил:

— До чего мы все-таки легковерны. Верим своим впечатлениям так, точно это Священное писание. А вдруг эти впечатления ошибочны?

Защитник пожал плечами.

— А! Давно известно, что самые ненадежные свидетели те, которые с течением времени вспоминают все больше и больше подробностей, причем делают это совершенно искренне.

— Я не только об этом. Я говорю о людях вообще: они то и дело утверждают то, чего на самом деле не было, и даже не замечают этого. Вот, например, вы или я наверняка не раз говорили: «Почта пришла», всего лишь услышав стук в дверь и скрип открываемого почтового ящика. И в девяти случаях из десяти мы правы и это действительно почта, но, может, в десятом — это только соседский малыш, решивший немного пошутить. Понимаете, о чем я?

— Ну, в общем, да, — протянул мистер Марвел. — Но только куда вы клоните?

— Не понимаете? Да я и сам не совсем понимаю. Но, кажется, уже начинаю… Это же как с тростью, Таппенс. Помнишь? Ею указывают в одном направлении, а другой ее конец всегда направлен в противоположную сторону. Все зависит от того, как ее держать. Двери открываются — но они же и закрываются. Люди поднимаются по лестнице, но они и спускаются по ней.

— Да о чем ты, Томми? — не выдержала Таппенс.

— На самом деле все до смешного просто, — заявил тот. — А дошло до меня только сейчас. Откуда ты узнаешь, что кто-то вошел в дом? Просто дверь открывается, а потом захлопывается, и если ты кого-то ждешь, то совершенно уверен, что это он и вошел. Однако это же может означать и то, что кто-то вышел.

— Но ведь мисс Гленн не выходила!

— Да. Она — нет. Вышел кто-то другой, и этот кто-то — убийца.

— Но как же тогда она попала к себе в комнату?

— Вошла, когда миссис Ханикот разговаривала с Элен на кухне. Они ее просто не услышали. Потом миссис Ханикот вернулась в гостиную, раздумывая, дома ее сестра или нет, принялась подводить часы и услышала, как ей казалось, что та пришла и поднялась к себе в комнату.

— Хорошо, а как быть со звуком шагов на лестнице?

— Это была Элен, поднявшаяся наверх задернуть занавески. Помнишь, миссис Ханикот говорила, что ее сестра почему-то задержалась в прихожей. Это как раз то время, которое потребовалось Элен, чтобы дойти из кухни до прихожей. Время, на которое она разминулась с убийцей.

— Но, Томми! — вспомнила вдруг Таппенс. — Ведь Элен слышала крик!

— Правильно, крик Джеймса Рэйли. Ты разве не заметила, какой у него высокий голос? И потом, в момент сильного потрясения мужчины часто визжат в точности так же, как женщины.

— Но убийца? Мы же должны были его встретить?

— Мы и встретили. И даже поговорили. Помнишь, как неожиданно появился полицейский? Еще бы: он просто вышел из калитки — как раз, когда отступил туман. Скажи еще, что не помнишь, как мы были ошарашены! В конце концов, хотя мы редко об этом думаем, полицейские такие же люди, как и все мы. Они любят и ненавидят. Они женятся…

— Скорее всего, Джильда Гленн неожиданно встретила своего мужа у калитки и повела в дом, чтобы уладить все дело миром. Но у него не было такой отдушины, как у Рэйли. Он не мог разрядиться в брани. И при нем была дубинка…

Шуршатель

— Таппенс, а нам придется подыскать офис побольше, — заявил однажды Томми.

— Чушь, — отозвалась его жена. — И прекрати раздуваться от гордости и воображать себя миллионером только потому, что сумел решить парочку пустяковых дел, и то благодаря совершенно невероятному везению.

— Можешь называть это везением, я-то прекрасно знаю, что это профессионализм.

— Конечно, если ты воображаешь себя Шерлоком Холмсом, Торндайком, Маккарти и братьями Оуквудами в одном лице, тут уже и возразить нечего. Но лично я предпочла бы самую завалящую удачу всему профессионализму в мире.

— Может, ты где-то и права, — уступил Томми. — Но все равно, нам нужно помещение побольше.

— Да зачем?

— Для книжных полок. Нам потребуется несколько сотен ярдов хороших прочных стеллажей, если, конечно, мы собираемся более или менее достойно представить сочинения Эдгара Уоллеса [23] .

— У нас пока и дела-то подходящего для него не было.

— Подозреваю, что и не будет, — вздохнул Томми. — Если ты заметила, он просто не дает любителям шанса. Только крутые парни из Скотленд-Ярда, и никаких дешевых подделок!